Наталия Кононова, специально для «МГ»
Неприлично жить без каратэ
Боевые искусства «идут» на стыке романтики, экстрима и криминала. Наставник Школы китайского гун-фу Андрей Сербин из города Северодонецка попытался переосмыслить и предложить свою — «очеловеченную» — модель спорта
«Для избравшего путь воина борьба — это жизнь, а жизнь — это борьба и руководство для поиска внутри себя». Или: «Боевые искусства — это лекарство для больного мира…». Это — лишь несколько фраз, афоризмов, которыми руководствуются приверженцы различных школ каратэ. Впрочем, они же говорят, что все в мире продолжает развиваться, и боевые искусства — не исключение. В Северодонецке, что на Луганщине, с советских времен существует одна из сильнейших в регионе школ восточных боевых искусств — Школа китайского гун-фу «Дракон и Тигр».
Запретный плод сладок
— Сегодня для оценки подобных клубов можно, образно говоря, применить всю палитру красок — от «белых» и «теплых» до «мрачных» и «холодных»?
— Чтобы ответить на этот вопрос, нужно оглянуться на много лет назад. В период моей юности в 1983 — 1985 годы легитимной возможности реализовать свой интерес в изучении восточных единоборств не было. Тому была своя логика: Уголовный кодекс Советского Союза запрещал тогда обучение каратэ и тому подобному. Но есть статистика, что если к моменту запрета в Советском Союзе занимающихся единоборствами было что-то около 200 тысяч человек, то в 1988 году — в период снятия запрета — их было уже до 400 тысяч. Мы были представителями той огромной когорты людей, которые через «нельзя» пытались найти возможность для самореализации.
По словам моего собеседника, путей для достижения цели тогда было по большому счету два: заниматься единоборствами подпольно либо «легализовать» занятия через организации, связанные с МВД, службами госбезопасности, армией.
Северодончане выбрали для себя направление, которое тогда называлось ОКОД — оперативный комсомольский отряд дружинников при крупнейшем в городе предприятии — объединении «Азот», где трудились десятки тысяч человек.
— Нам, как комсомольцам, нужно было хотя бы раз в месяц ходить по улицам с повязками дружинника, — продолжает свой рассказ Сербин.— Честно скажу, нам это не очень нравилось. Поэтому вскоре образовалось нечто более романтическое — спецвзвод комсомольского оперативного отряда «Азот», командиром которого стал Сергей Мурзин. Это был очень активный спортсмен и увлеченный человек. А комиссаром назначили меня. Затем были два года ожидания и тщетных усилий организовать секцию восточных единоборств. Помог нам секретарь комсомольской организации «Азота» Владимир Котов. И вот, наконец, 10 марта 1986 года нам представили человека, который будет учить нас боевому самбо. Это был профессиональный работник МВД, спецназовец Анатолий Левенец. «Азот» выделил зал с «борцовским» ковром в спортивном клубе.
И если бы комсомольский оперотряд и комсомольская организация существовали по сей день, отмечает Андрей Сербин, то вполне вероятно, что и клуб остался бы таким же. Но жизнь определила другой путь.
Дружинников ОКОДа «дергали» примерно один раз в неделю. В худшем случае — чаще, в лучшем — пару раз на месяц. Ребята вспоминают, как приходилось заниматься самой что ни на есть «рутинной» работой. Например, сидеть в засадах, искать самогонщиков, быть «подставными» и искать «еще только-только появляющихся наркоманов», дежурить в «клетке» танцплощадки в городском парке. Вероятно, потому и текучесть в секции была ощутимой — молодежи хотелось чего-то менее формального.
Распаду отряда способствовал случай. Однажды на танцплощадке произошла драка, а полтора десятка «окодовцев» вовремя остановили потасовку и даже задержали зачинщиков. Но когда уже поздно ночью комсомольцы, обсуждая свой «героический поступок», решили зайти в дежурную часть, им сообщили, что задержанных отпустили. «Это обстоятельство нас, молодежь, потрясло, — вспоминает Сербин. — Создалась конфликтная ситуация, и нами была написана большая жалоба в горком партии. Потом долго разбирались. Но комсомольский оперотряд после этого случая, по сути, благополучно умер. Ребята, которые посмотрели на все это со «своей» стороны, перестали «верить» в смысл этой работы…».
Фанаты восточных единоборств
Так не стало комсомольского оперотряда, но только не желания заниматься единоборствами. Более того — оно стало более осознанным. Пришлось срочно искать новые формы легализации деятельности организации — чтобы «тренироваться, осваивать, познавать себя и мир». Шел август 1989 года.
Какова же она, эта стандартная логика поведения подростка, комсомольца конца 80-х, в соответствии с которой его, как магнитом, тянуло к этому новому, неведомому, фактически «чужому» спорту, ставшему впоследствии главным в жизни?
Андрей Сербин в средней школе учился в математическом классе. Но хотел быть психологом, готовился поступать в МГУ. «…Получилось так, что по состоянию здоровья у меня была куча всяких диспансеризаций, масса красных линий в медицинской карточке, — рассказывает он. — И когда я окончил школу, врачи не дали мне справку для поступления в институт. Они сказали: «Если ты хочешь стать инвалидом — езжай!» Я был очень разочарован всем — и жизнью, и собой. Мои родители, посовещавшись с коллегами, которые работали на «Азоте», приняли решение, что в этом случае лучше мне начать рабочую карьеру, так сказать, с самого нуля, а там — жизнь покажет. И вот в течение четырех лет я работал на «Азоте», начав с ученика слесаря в цехе КИПиА (контрольно-измерительных приборов и автоматики — Авт.). Это был замечательный коллектив. Я многому научился, освоил множество профессий. У меня сейчас 15 рабочих профессий и два высших образования — инженера системотехника и магистра физического воспитания. Такая вот коллекция! И не потому, что я бегал с места на место. Наоборот — работал на одном месте и осваивал разные рабочие профессии».
Коллектив единомышленников, которые мечтали создать спортивный клуб, было человек восемь. Заниматься восточными единоборствами становилось «супермодно». «Не ходить на каратэ стало неприлично», — пелось в песне тех лет. А Сербин к тому времени уже работал в горкоме комсомола инструктором орготдела — появилась возможность легализовать, как тогда говорили, деятельность неформалов. Помог второй секретарь горкома Александр Руденченко. Именно с помощью Руденченко и началась деятельность этого, пока любительского, объединения по интересам. «Тогда такого понятия, как общественная организация, еще не было, — отмечает Сербин.— И именно комсомол дал стартовую площадку для нашего дела. За счет экономической деятельности комсомола нам было выделено 10 тысяч рублей. В то время это была сумма! Ведь строительство такого объекта, как спортзал «под ключ», обходилось тогда в 42 тысячи. То есть это была очень серьезная сумма, и планы были очень серьезные. В Уставе у нас было записано — «некоммерческая деятельность».Значит, мы не имели права зарабатывать. К моменту распада комсомола у нас было более 500 детей, или 20 групп в семи спортивных залах города. То есть мы действительно создали сильную структуру, сумев объединить множество направлений, которые до нас совершенно разрозненно работали в городе. Наша работа в клубе шла неплохо до тех пор, пока не произошла денежная реформа. Именно апрель 1991 года стал переломным моментом, который поставил нас в буквальном смысле на колени. К тому времени финансирование комсомола уже прекратилось, и рассчитывать на какую-либо помощь было уже невозможно. Мы тоже начали потихоньку вводить взносы. А люди это тогда совершенно не воспринимали. А тут еще подкосило повышение аренды помещения раз в девять. Тогда в три раза подняли стоимость и мы. Из-за этого в 1993 году из 525 учеников у нас осталось только 60. И вот это послужило фактической причиной почти развала организации. Всего таких критических ситуаций за пятнадцатилетнюю историю клуба мы пережили три. В принципе, все говорило о том, что нужно бросать и заниматься другим делом. Я, честно говоря, иногда задумываюсь над этим, потому что на сегодня иметь столько профессий и столько возможностей и заниматься делом, которое едва может прокормить, — наверное, неправильно. Как англичане говорят, социальное предпринимательство, так же как и благотворительность, — есть преимущество обеспеченного человека…
— Давайте вернемся к восточным единоборствам. Чтобы руководить клубом, вам нужно было пройти специальную подготовку?
— Вначале, как я говорил, занимался боевым самбо. В 1988-м, когда мы уже чувствовали приближающийся критический момент, что нам придется что-то менять и на волне появляющегося в то время у-шу (это было единственное, что тогда было уже можно, каратэ — еще нельзя), мы установили связь с Центром изучения оздоровительных систем Дальнего Востока Института востоковедения Академии наук СССР в Москве. Там была небольшая группа, около 10 человек, которую возглавлял Глеб Музруков. Человек известный в России. Может быть вы смотрели российский фильм «Монах», вот он один из авторов этого фильма и играл в нем самурая. Он был моим первым тренером по китайской системе у-шу. У него я занимался год.
— В Москве?
— Да. Учились мы по такой схеме. Приезжали в Москву. Помнится там, на Ленинских горах, есть московская школа №1 — историческое для нас заведение, в спортзале которого у нас шли занятия. Мы получали уроки, брали задания, узнавали, каким образом будем сдавать зачеты и уезжали домой тренироваться. Через несколько месяцев возвращались, получали новое задание и снова уезжали. И так длилось год. В 1988 году в Луганске была создана Ассоциация традиционного у-шу. Это была удивительная общественная организация. Возглавлял ее Алексей Воронько, человек, который сумел многое — при всем том, что он был не первым специалистом в единоборствах, но его гражданская активность, серьезность, ответственность позволили объединить, если я не ошибаюсь, 54 коллектива, таких, как мы, по всей Луганской области. Действительно, он создал и в течение почти двух лет заставил работать эту структуру. Мы собирались почти каждую неделю, учились, проводили совместные тренировки, аттестации. Знакомились с людьми, которые имели больший опыт. Ну, скажем, у нас патриархом боевых искусств в Луганской области является Евгений Иванович Брюханов. Я познакомился с ним на занятиях в ассоциации. Его философский взгляд на единоборства заложил основу моих дел. И сейчас он тесно общается с нами, часто бывает в Северодонецке — приезжает на наши праздники, соревнования. В числе 54 клубов, которые там были, была одна небольшая организация, которая называлась школа гун-фу «Дракон и Тигр». В то время ее возглавлял Валерий Алябьев. Он поражал своей спортивной подготовкой. Информация, которая исходила от него, была настолько исчерпывающей, понятной, чистой — можно было, как в математике, получить формулу и с ее помощью получать результаты дальше. Так я для себя выбрал направление «Дракон и Тигр». Через Валерия я получил доступ к знаниям, познакомился со старшим инструктором школы «Дракон и Тигр» в СССР Владимиром Дягилевым, который жил в Киеве. И к его Учителю, единственному в мире Учителю этой школы, обладающему всей полнотой информации по школе «Дракон и Тигр», Есену Исмаилову, который жил в небольшом городке километрах в ста от Бешкека в Киргизии. Вот, собственно говоря, выйдя на прямые связи с Дягилевым и Исмаиловым, к середине 1989 года, к моменту создания своего клуба, мы уже стали филиалом этой школы здесь, в Северодонецке. В марте 1990 года я проходил самые мощные в истории Советского Союза сборы по подготовке тренеров–преподавателей этой школы. Право быть тренером-преподавателем по этой школе я получал у Исмаилова в Международном центре в Киргизии в Тянь-Шане. А потом в течение еще нескольких лет под эгидой Госкомспорта Украины и Киевского института культуры при высшей школе тренеров мы проходили переподготовку, повышение квалификаций, получали сертификаты во Всеукраинской федерации боевых искусств у А.В. Поповича. Потом, когда в 2001 году я защищал магистерский диплом в Луганском педагогическом университете, говорили, что я первый в истории вуза, кто получает диплом магистра по этой теме вообще. Кстати говоря, при подготовке работы не раз возникали ситуации, когда мне настойчиво советовали вычеркнуть из магистерской работы такие понятия, как «инь-янь», «ци», «шень». Поясняли, что если хочешь защититься, прочитай учебник и напиши нормальным языком. Я настоял на своем и защитился на «отлично». Мою работу сочли очень интересной.
История развития школы была сложной, потому что в 1991 году практически была утрачена связь между республиками Советского Союза. Я успел побывать в Киргизии в 1990 году, хотя уже столкнулся с тем, что при выезде таможенники на границе изъяли у меня киргизские пиалы, купленные в Центральном универмаге. Сказали, что я не имею права их вывозить без разрешения какого-то там Министерства культуры или еще чего-то. Они, видно, хотели, чтобы я достал «бабки», а я достал пиалы и сказал: «Возьмите. Я себе такие в Киеве куплю». Уже тогда было сложно узнать на троллейбусной остановке, как проехать куда-то. Отвечали: «Не понимаю». Правда, начинали понимать, когда я говорил, что из Луганска, потому что Луганск там ценят. Дело в том, что во время войны луганские предприятия были эвакуированы во Фрунзе. Говорят, что у них практически благодаря эвакуации и возникла своя промышленность. Поэтому когда я говорил слово «Луганск», там сразу вспоминали, как говорить по-русски. Но в целом возникшие между государствами СНГ границы практически уничтожили идею Учителя построить широкую структуру школы. А еще немного спустя — конъюнктура развития спорта в Украине практически эту структуру погубила. В Украине фактически осталось несколько энтузиастов, которые поддерживают традиции в своих маленьких регионах.
— Сейчас этих контактов нет?
— Есть. Сейчас контакты как раз и возобновляются. По крайней мере, между Киевским филиалом Дягилева и Бешкеком эта связь уже давно восстановлена. А между мною и Дягилевым — порядка 3-4 лет. Сейчас я помогаю им внедрять спортивно-соревновательные программы, которые у нас уже отработаны, оказались очень жизнеспособными и перспективными. Киевские молодые инструктора часто приезжают к нам на стажировку.
