Антиутопия

Все описанные события и участвовавшие в них люди являются плодами вымысла автора. Все совпадения с нынешними событиями и ныне живущими людьми – не более чем случайность.

Иван проснулся от крика соседки за стеной. Скорее всего, ей снова приснился муж, капитан милиции, пять лет назад объявленный «правосеком» и повешенный на Площади Героев Республики в День Возмездия. Тогда публично казнили человек сто. Так уж получилось, что из них он лично знал только одного – этого самого капитана, Серегу. Из остальных некоторых часто видел по телевизору. Они призывали «услышать восток», «решать проблемы за столом переговоров»… 

- Вся эта фигня быстро закончится. Мы будем в России. И это хорошо. Не будут нами всякие «пасторы», «кролики» и «заднеприводные» армяне командовать. И зарабатывать будем по-человечески. Там сержант получает в три раза больше, чем я, капитан с высшим образованием. Что это за беспредел?! А на кого работать – дело двадцать пятое. Кстати, у нас в райотделе многие ждут, когда «дядя Вова» под крылышко возьмет. Понимаешь, задрались мы уже двадцать с лихуем лет в дерьме барахтаться. Жизни хочется! Жиз-ни! – Иван вспомнил, как Сергей за совместным распитием «Зеленой марки» («После Одессы хохлятское бухло поперек глотки становится», - говорил он) расписывал блестящие перспективы недалекого будущего, ради которого тогда милиция буквально за несколько дней отдала Луганск и половину области во власть невесть откуда появившихся людей, захвативших огромное количество оружия и быстро установивших свои порядки.

А спустя всего полгода после того разговора Иван едва узнал своего соседа. Его вели по улице Советской в колонне таких же избитых, измученных людей, одетых в красно-черные саваны. У каждого из них на шее висела табличка «Правосек». А впереди колонны вели несколько человек, которых раньше Иван видел только по телевизору, в последний раз – девятого мая 2014-го, за два дня до Дня Республики. Один их них призывал «прекратить карательные операции», что-то говорил об «освобождении от коричневой чумы».

Казалось, что кто-то наделенный до предела извращенной фантазией изготовил эти жуткие движущиеся муляжи, лишь отдаленно напоминавшие еще недавно лоснящихся и довольных жизнью людей.

Лица – в синяках и ссадинах. У одного из них вместо глаза – запекшееся кровавое месиво... Тогда Иван даже порадовался, что не получилось протиснуться в первые ряды зрителей, и можно было время от времени закрывать или опускать глаза, почти не опасаясь быть замеченным соглядатаями Службы Безопасности Республики.

Однако, прочь – такие воспоминания. Ведь сегодня – праздник.

Еще больше вернул в реальность звонок в дверь. Наскоро одевшись, открыл.

Оказалось, пришел сосед сверху – Витюня, ветеран ополчения.

- С праздником, б… - хрипло сказал он вместо приветствия.

Отношения между Иваном и Витюней были более чем странной, даже патологической смесью совершенно противоречащих друг другу вещей.

Месяца три назад они оба оказались в одной кампании, изрядно выпили, и Виктор, позабыв об осторожности, произнес слово, из-за которого в соседнем государстве даже запретили всю ненормативную лексику. Ведь постановление Госдумы о запрете слова «х@йло» выглядело бы по меньшей мере странно, вот и пришлось рубануть с плеча, сделав жизнь тамошнего обывателя невыразимо скучной и бесцветной. В Луганской республике с этим было проще: действовал негласный запрет, как и на многое другое. Но все знали, что именно запрещено, и что ждет нарушителя.

Знал и Витюня. Потому тогда без лишних сентиментов просто «положил» всех свидетелей из родного АКМ-100, без которого никуда не выходил. Всех, кроме Ивана.

- Пока живи, - объяснил ветеран свое великодушие. – Хоть один нессученный останется. Так же и нормально поговорить будет не с кем.

К удивлению Ивана Витюня пришел не просить на выпивку, а отдал до копейки все, что до того занимал. Сказал:

- Премиальные по случаю юбилея дали. Давай что ли жахнем?

Достал из карманаф брюк чекушку «Республиканской». Ивана мутило от одного запаха этой дряни, которую гнали непонятно из чего. Но отказать было себе дороже. Праздничное застолье продолжалось недолго. Витюня очень хотел посмотреть торжества. Звал составить кампанию. Иван, наверное, и пошел бы. Но еще не совсем выздоровел.

На недавних съемках повредил ногу. Неделю просидел дома. А через пару дней нужно снова приниматься за дело, чтоб совсем не списали со счетов.

Когда-то Иван работал учителем в школе. Но попал под сокращение: население по сравнению с дореспубликанскими временами уменьшилось почти втрое.

Долго без работы не маялся. Устроился… Он даже не знал, как называется контора, где он работает. Да контора эта, скорее всего, вообще не имеет названия. Работал он «наемником кровавой хунты», «правосеком», «диверсантом», «шпионом». Его неказистая фигура и закрытое «балаклавой» лицо мелькали почти в каждом телесюжете о нападениях на приграничные блокпосты, на села и поселки неподалеку от прошедшей по Донцу границы с оккупированной «хунтой» территорией. Ивана уже раз пятьдесят расстреливали, он подрывал себя гранатой с криком «Слава Україні», погибал в бою, действуя нарочито неумело, чтоб дать зрителю понять: мол, «укропы» и «салоеды» - ничтожества, победа над которыми – дело самого ближайшего будущего.

Но к юбилею республики его не забыли. Проведали вчера коллеги, передали небольшие премиальные.

Проводив Витюню и убрав со стола, Иван включил телевизор. Сегодня в честь юбилея вместо привычного четырехчасового вещания запустили двенадцатичасовое. Показывали «Чапаева», «Подвиг разведчика», даже «Лебединое озеро». Но народ ждал прямой трансляции торжества. И вот…

Основное празднество проходило у границы с Братским Соседом. Апофеозом должна была стать закладка Стены Братства, которая заменит вырытый три года назад Ров Дружбы.

«А когда-то были уверены, что Сосед нас к себе примет. Теперь вот – ров, стена…», - подумал Иван. И тут же испугался собственных мыслей. Мало ли: сегодня подумал, завтра невзначай брякнул… И на заслуги не посмотрят.   

Хриплоголосый гость из Москвы пропел «Луганщина, песня моя». Потом в сопровождении десяти автоматчиков на трибуну вышел Глава республики. На днях Комитетом госбезопасности было раскрыто сотая попытка покушения на его жизнь. Иван очень жалел, что не смог поучаствовать в съемках сюжета об этом. Ведь был утвержден на роль укровского супер-террориста Грыцька Барабули. И даже придумал, что скажет перед тем, как получит пулю от самого Главы: «Хай же згинуть вороги i лишається на вiки вiчнi козацька земля!». Где-то он слышал эту фразу. Правда, не мог вспомнить, где. Но должно было получиться ударно.

Увы…

Задумавшись, Иван пропустил часть торжества. Когда вернулся к реальности, девчушка лет четырнадцати читала стихи:

«Если укра убил твой брат,

Если укра убил сосед,

Значит, он, а не ты – солдат!

А тебе оправданья нет!»…

Что-то подобное он уже слышал. Но текст был немного другим. Ну да ладно, народу, судя по овации, нравится.

А вот и закладка.

На трибуну, дрожа всем телом и опираясь на трость, выходит почетный гость. На нем – камуфляжная одежда и берет ВДВ. Толпа неистовствует.

Да… Этот сейчас выдаст!

- Приветствую вас, герои! – резкий, надтреснутый хриплый тенор гостя заставил зрителей еще больше возбудиться. – Вы – образец беспримерного мужества. Мы с гордостью следим за происходящими на славной Луганщине историческими событиями. А проклятые укры гниют заживо. Будьте уверены, это так! Вы ж в курсе, что я говорю только правду? И знаете, что они едят, эти укры? Они уже давно питаются собственными фекалиями! Да, гадят прямо себе в миски и все это съедают! А вы – герои! А они – подонки однозначно! Подонки! Однозначно!

Последние два слова, коронные для гостя, привели зрителей в полный экстаз.

«А дерьмецо-то у укров питательное», - невольно проскользнула у Ивана еще одна крамольная мысль. Во время съемок «нарушений границы» он несколько раз видел вражеских пограничников, наблюдавших с противоположного берега. Лица – сытые, хорошо одеты и, кажется, довольны, что наконец-то избавились от «непонятно чего хотящего», как они тогда говорили, Донбасса.

Выступив, московский гость дрожащей рукой зачерпнул позолоченным (а, может быть, и золотым) мастерком немного цемента, бросил в фундамент Стены Братства. А Глава республики объявил, что гость привез с собой подарок от братского народа – целый железнодорожный состав использованных автопокрышек для оборудования новых блокпостов и ремонта существующих.         

Иван не стал слушать других выступавших и смотреть концерт. Знал, что содержание речей и номера практически не изменились по сравнению с первой, второй и другими годовщинами. Будут говорить о скорой победе над проклятыми украми, о том, что нынешнее распределение продуктов по талонам – временная мера, о том, что вот-вот начнется восстановление разрушенного во время войны… И о том, что все беды – ничто по сравнению с тем, что «мы победили».

Вышел на балкон.

«Давай залишемо білше для нас!

Давай залишемо білше для нас!

І нехай весь світ називає місце і час!

Давай зашлемо більше для нас!».

Иван сначала не поверил своим ушам. Фашистская песня, за одно упоминание автора которой, нынешнего министра культуры «проклятой Укропии», полагался расстрел.

Соседка. На балконе рядом с его балконом. Иван прокрался в комнату. Нашел в шкафу смартфон, оставшийся с «тех» времен.

Ага, заряжен. К счастью три дня назад захотелось в гонки поиграть.

Включил диктофон.

Снова тихо-тихо выбрался на балкон.

Удалось записать почти минуту. Минуту, которая будет стоить соседке жизни. Смерть мужа ее ничему не научила.

Но заодно гэбэшники и смартфон «отожмут». Однако игра стоит свеч. За сданного правосека полагается премия – десять банок тушенки. А это сейчас…

Пасты в стержне должно хватить.

«Довожу до Вашего сведения, что по адресу…».

Иван торопился. Хотел успеть бросить в ящик «Службы доверия Госбезопасности республики» до наступления комендантского часа. Вдруг эту полоумную еще кто-то услышал и тоже захотел стать богаче на десять банок тушенки. Кстати, на черном рынке за две банки можно было разжиться работающим смартфоном, и получше того, которого наверняка лишится Иван. Это улучшило настроение. Работа спорилась.

Джордж Хаксли