Луганчанка Ирина (по понятным причинам, имя изменено) и ее муж до войны имели довольно успешный бизнес. Эти люди не орали на площадях «Россия», не голосовали на референдумах и никогда не называли «ополченцев» «нашимиребятами». Они просто живут у себя дома, и не желают никуда уезжать. На условиях анонимности Ирина согласилась рассказать нашему корреспонденту о своей жизни во время войны в Луганске.

-Как все начиналось, когда ты почувствовала, что началась война?

- Собственно говоря, мы оказались теми самыми лягушками, которых опустили в теплую воду и начали незаметно нагревать. И не только мы, но, наверное, большинство из тех, кто остались. То есть я не могу вспомнить четкого ощущения, что вот, вчера войны не было, а сегодня она уже есть.

Дело в том, что у нас все эти пророссийские партии всегда вели себя безобразно, к этому уже привыкли. Поэтому думали: ну поорут эти придурки, как всегда, пенсионеры устроят показательную бучу, организаторы снимут сливки, и все разойдутся до следующего раза, довольно пересчитывая деньги. К этому относились, наверное, как к особенностям климата, не осознавая реальной опасности. К меняющейся обстановке потихоньку приспосабливались, адаптировались, а потом, оп! - а война-то уже давно идет.

- Почему не уехала?

Просто не захотели. С чего это мы должны бежать из собственного дома, потому что кому-то так хочется или удобно? Не уехали и не уедем. Тем более что заказы у мужа были до последнего, пока свет не отключили. Да и сейчас есть на что жить, это лучше, чем на новом месте долго и муторно искать работу и сидеть на шее у государства и благотворительных организаций.

Кстати, мы ничуть не жалели, что остались, хотя было сложно и страшно. По крайней мере, мы были дома. Уехавшие потом возвращались в сентябре в город без воды и света, и со слезами рассказывали, насколько это было тяжело - скитаться по чужим углам, быть зависимыми пусть даже от хороших, но чужих людей. Жаловались, что для россиян мы — хохлы, для украинцев — сепаратисты, и говорили, что лучше уж умереть дома, чем быть везде чужими.

- Что запомнилось за войну больше всего?

- Котята. То ли уехавшие выбросили множество кошек, то ли раньше это просто не бросалось в глаза, но маленькие котята, разом по 3-5 штук, летом были абсолютно везде. Транспорт не работал, мы много ходили пешком и натыкались на кошачьи выводки буквально под каждым кустом. Очень худые, несчастные, заморенные — продуктов тогда и людям не хватало, они выскакивали под ноги и жалобно вопили. Было очень жалко.

- Опиши свой самый страшный день

Нас забирали в комендатуру по доносу одного местного дедка-коммуниста. Этот гад посчитал, что в войну могут работать только бандеровцы и правосеки, и вызвал группу быстрого реагирования. К нам на предприятие ворвались автоматчики и еще какой-то тип, заявивший, что он из контрразведки. Конченый наркоман, вены исколоты на обеих руках, шатается под кайфом и тычет тебе в лицо пистолет, снятый с предохранителя. А ты стоишь и думаешь: вот сейчас он споткнется и рефлекторно спустит курок... Ко мне потеряли интерес довольно быстро, в основном были подозрения по поводу мужа, он мужик крупный, ему тыкали стволом в лицо: ты че такой здоровый? ты боевик? ты правосек? ща на подвал поедешь. А мы оба понимали, что подозрение в связях с «правым сектором» - это приговор, слышали от побывавших в плену о том, как страшно издеваются над людьми, до смерти или инвалидности.

К счастью, этого наркомана кто-то вызвал, а более вменяемые автоматчики надели на нас наручники и повезли в комендатуру. И тут опять свезло, среди россиян (их там было, наверное, процентов 90) нашелся один местный, которого муж уговорил сообщить о нашем задержании паре знакомых луганчан из ополчения. За нас «вписались», подтвердив, что мы местные. Но для порядка стали устраивать еще одну проверку.

Берут мою сумку для обыска, и вдруг я цепенею, вспомнив, что в ее кармашке лежат ключи, а на брелоке — украинская символика. Ну вот, думаю, приехали. Я в тот момент и с жизнью, и с мужем мысленно попрощалась. Но, видимо, брелок перевернулся изображением вниз, а ключи вытаскивать не стали, мельком глянули, и все. Мурыжили нас часа четыре, но, в конце концов, отпустили. Было уже темно, транспорт не ходил,  пошли пешком через весь город, на середине пути завыли сирены, начался обстрел. Падали на землю раз двадцать. Добрались до дома, завернули в магазинчик рядом, купили водки, потому что трясло уже неимоверно. Свернули за угол, раздался свист, в верхний этаж жилого дома влетел снаряд, и на то место, где мы стояли десять секунд назад, полетели кирпичи и бетон, отделались синяками. В тот день наши ангелы-хранители, наверное, перевыполнили план за десять лет...

- Луганск после перемирия - как живут люди, где берут деньги?

Люди отчаянно пытаются зацепиться хотя бы за иллюзию нормальной жизни. Особенно пережившие обстрелы. Высшая степень похвалы - «совсем как до войны».

Все крутятся, каждый по-своему, многие, как в 90-е, меняют род занятий, начинают заниматься уличной торговлей или ремонтами.

В обороте очень много мелочи и металлических монет по 1 гривне, тех, которые обычно собирают. Видно, что народ потрошит копилки, то есть предел уже близко.

В то же время те, у кого есть хоть маленький, но бизнес, живут получше. Безнала нет, только живые деньги, за товаром и материалами приходится ездить на «большую землю» через блокпосты, это, конечно, серьезный риск, и все-таки лучше, чем без ничего.

- Планы на будущее - как ты представляешь себе свою дальнейшую жизнь в город, можно ли там бизнесом заниматься к примеру?

Дальнейшую жизнь вижу только здесь. Рано или поздно вся эта вакханалия с «независимыми республиками» закончится. Я предпочитаю жить в Украине, но все-таки в родном Донбассе.

То, что сейчас здесь происходит — не повод плюнуть на судьбу города. Если здесь ЛНР, то простите, что — надо начинать срать на тротуарах?! Надо перебить все уцелевшие стекла? Как по мне, эта тактика называется «назло бабушке отморожу уши». Чем больше мы сейчас сохраним, тем меньше потом придется восстанавливать.

Бизнесом заниматься можно везде, проблемы были всегда в огромном количестве, просто сейчас они другие. А, поскольку у местного бизнеса и раньше не было цивилизованных условий, то людям не привыкать. Им нужно содержать семьи, как-то восстанавливать город, так что все потихонечку впряглись и тянут.

Общее настроение, пожалуй, лучше всего передает фраза из Подеревянського: «І ніхуя не піздец, ми тут з пустині сад зробимо!»