Война на Донбассе сломала жизнь миллионам украинцев. Независимо от ее итогов наша страна уже получила огромное количество граждан с проблемами в мировосприятии и отношениях с обществом.  И если есть призрачный шанс, что государство позаботится о военных с пост-травматическим синдромом, то кто поможет простым жителям Луганской и Донецкой областей, которые пережили ужасы обстрелов, гибель близких людей и издевательства со стороны боевиков?

Первая волна

Наименее пострадали (и физически и психологически) добровольные переселенцы первой волны — эти люди выезжали еще в мае, когда Луганск был уже захвачен террористами, но активных боевых действий не велось. Еще не было обстрелов и казалось что все решится за пару недель, максимум месяц. Деньги можно было снять в банкоматах, в Луганске работали предприятия, а транспортные компании позволяли вывезти необходимые вещи для обустройства на новом месте.

Но уже тогда появилась первая группа вынужденных переселенцев – захватившие власть террористы при полной поддержке сотрудников МВД и СБУ развернули охоту на активистов «луганского майдана» и, не скрывая угроз физического насилия и похищений, выгоняли несогласных с идеями создания «независимых» республик или присоединения к России из городов.

Также вынуждены были покинуть город журналисты: в конце мая — начале июня на профессиональной деятельности можно было ставить крест. Любая попытка снимать происходящие в городе события — обстрел и захват военных частей, бандитизм, грабежи банков и магазинов могла закончиться, в лучшем случае, избиением в подвалах СБУ, где террористы устроили свой штаб.

Анастасия Станко, Алексей Бида, Славентий, Владимир Старцев — вот неполный список тех, кто побывал в подвале СБУ весной 2014 года и кого удалось спасти при помощи общественного и международного резонанса.

Вторая волна

В «страшное лето» 2014 года сотни тысяч луганчан узнали что такое война: свист мин и взрывы снарядов, смерть близких и жизнь в подвалах без электроэнергии, воды и связи. 

Все это время пропаганда террористов при поддержке российских СМИ убеждала оставшихся в городе жителей в том, что обстрелы ведутся украинской армией, хотя и украинская армия и простое сравнение оружия и карта обстрелов доказывали, что в большинстве случаев по гражданским объектам огонь вели сами террористы. 

Попытка выехать из города превращалась в «лотерею» и могла закончится плачевно — например колонна беженцев в районе села Хрящеватое попала под обстрел ГРАДов и только помощь украинской армии помогла выжившим добраться в безопасное место. 

Самым большим разочарованием для людей стало то, что украинская армия, передовые отряды которой можно было видеть с балконов домов на окраинах Луганска, так и не вошла в город. До последнего надеявшихся на освобождение от про-российских террористов луганчан это стало одним из самых жестоких ударов. 

После относительного затишья в начале сентября вторая (и самая многочисленная) волна беженцев покинула Луганск и область. Эти люди покидали свои дома вообще без вещей, часто под огнем террористов. 

Но Украина оказалась не готова к такому количеству беженцев. А гибель солдат и бойцов добровольческих батальонов вызывала неприятие у местного населения к тем, кого считали виновными в войне и гибели земляков.

После обстрелов и голода переселенцам  пришлось столкнуться и с равнодушием чиновников и с отказами в аренде жилья. Это если было за что его снимать — очереди в социальные службы за пособием, переоформление пенсий и восстановление документов отнимали и время и силы.

И это только часть проблемы

На то, чтобы перестать вздрагивать  при звуках грома или фейерверка у людей уходили месяцы. Ни о какой нормальной жизни или работе, по крайней мере в первые недели, и речи быть не могло. 

Не добавляет оптимизма и осознание потери жилья, имущества, работы. Привычные социальные связи ушли в прошлое и перевернутую с ног на голову жизнь надо начинать сначала. 

И если пособия и выплаты от государства на первом этапе адаптации помогли многим семьям выжить, то психологическая помощь оказалась недоступна подавляющему большинству беженцев. Единственные кто обратил внимание и хоть как-то помог в решении подобных проблем были волонтеры. 

А ведь зачастую простая беседа с психологом могла бы помочь избежать неуверенности в себе, показать перспективы и ускорить реабилитацию. В результате игнорирования  проблемы небольшая часть людей с более устойчивой психикой смогла начать жить, а большая часть беженцев до сих пор пытается выжить. 

А многие и не пытаются что-либо изменить замыкаясь в протестующую позицию со словами: «Мне это не надо. Меня и так кормят».

И, как ни странно, эта позиция вполне созвучна с «приспособившимися» к сосуществованию с террористами жителями Луганской и Донецкой областей в прифронтовых городах. 

И вот тут начинаются странности

Все попытки воздействовать на лидеров террористов мирными методами натыкаются на противодействие и тех кто уехал, и тех, кого устраивает жизнь в условиях правовой неопределенности. 

И каждое действие украинских властей вызывает протест у жителей Луганской и Донецкой областей.

Активность журналистов, поднимающих  вопросы о появлении произведенных в подконтрольных террористам городах  товаров, вызвали ужесточение пропускного режима и контроля за грузами. Буквально через несколько дней после принятия первых шагов по борьбе с незаконным перемещением товаров поднялся шквал возмущения — дескать жить не дают, денег и работы нет, а тут еще и людей перестали пускать. 

Очень странная позиция. Если немного упростить ситуацию, то можно сравнить жизнь в оккупированных районах с работой ограбленного бандитами супермаркета:

Стоял себе торговый центр на окраине города, но во время  грабежа бандиты решили задержаться в нем подольше. А что — выпить есть, закусить — тоже хватает. Еще и касса в наличии. А мнение охраны, руководства и покупателей никого не волнует. Тем более охрана просто наблюдает, а то и подсказывает где самые ценные товары на складе и кто из руководства готов помочь. И все ждут: когда же милиция проснется и примет меры

И вот тут начинаются странности: Приехавшая на вызов милиция окружила здание, но не препятствует входу и выходу. Руководство супермаркета списывает растраты и убытки на грабеж, а граждане выносят все что им досталось бесплатно. И, несмотря на то, что простая логика подсказывает необходимость убраться подальше от места, где будут стрелять и нет законной власти, люди остаются на месте и начинают бегать туда-сюда.

Со временем правохранители пытаются отогнать зевак, уговорить покупателей покинуть здание и подготовиться к штурму,  но нет: то старушка пробежит с криком «Мне соли надо», то молодежь за пивом бегает, то поставщик привез еще товара и утверждает что ему срочно надо выгрузить его, потом опять вернулась старушка забывшая еще и корм кошечке купить....

А попытка милиции запретить свободный вход и выход вызывает протест похожий  на извращенную форму «стокгольмского синдрома».

С одной стороны мы имеем войну с противником, для которого мирные жители служат прекрасным щитом от активных действий украинской армии, а с другой  - мирных жителей не желающих ничего менять и придумывающих десятки очень важных «вам не понять» причин добровольного заложничества.

По мнению психологов, примитивные сообщества превыше всего ценят незыблемость как философию своего бытия, поскольку члены этих сообщество в полной мере субъектами не являются. Самоощущение, самоидентификация каждого из них возможны только в рамках их группы. Понятие свободной личности для них тревожное и пугающее, несущее угрозу укладу и его скрепам.

В гражданской войне сложно понять кто прав, а кто виноват. В подобном противостоянии  нет черного и белого - оно всегда полно оттенков. 

Во время войны с другим государством не бывает полутонов. И человеку всегда свойственно выбирать свою сторону. 

Но в войне нового типа -  гибридной войне, с которой кроме украинцев никто в мире еще не сталкивался, после всех сражений на информационном и реальном поле мы получили группу людей, которая не желает выбирать. Не желает ничего знать и менять свой привычный образ жизни.  И именно в этой группе, среди таких же жертв «луганского подвала» они пытаются идентифицировать себя. 

У них всегда есть уважительная причина, для жизни на оккупированной территории или для постоянных поездок туда, которую, по их словам, невозможно понять остальным и пренебрежительное отношение к тем, кто смог найти в себе волю к жизни вне районов подконтрольных террористам и не нашел ни одной причины по которой они и их дети должны жить под обстрелами. Жить в первобытных условиях среди вооруженных людей, для которых жизнь стоит не больше патрона.

Но пора бы жителям Донбасса, как оставшимся, так и выехавшим,  спустя год  определиться — или они считают себя украинцами, или они помогают террористам и мечтают жить отдельно в своем «законсервированном» обществе без перспектив и будущего. 

Виктор Черушкин